Самосуд.
За поворотом садилось солнце. Пароход засвистел привальный и, сделав крен на правую сторону, подошел к берегу. Пристань гудела роем человеческих голосов. Я выбрался на берег вместе с толпой, сошедшей купить молока, хлеба и фруктов. Это были второразрядные пассажиры, ютящиеся около нижних палуб и трюмов. Затем сошли небольшие группы обитателей верхних классов. Пристань как бы пробудилась ото сна. Забегали матросы, грузчики, пассажиры. Рыжий волосатый парень, сидящий в привязанной к сходням лодке, раздувая меха двухрядки, заполнял вечерний летний воздух обрывками каких-то мелодий. Скрипели сходни, шумели набегающие на берег волны. Берег был мокрый, размытая глина мазала ноги. На вершине горы красовалась белая церковь.
Торг разместился на пристани, вдоль улицы, по направлению к церкви. Слепой старик-нищий молился на прохожих, протяжно выл и тянул вперед худую волосатую руку с жестяной кружкой, далеко не полной потертой мелочью. Несколько босых ребятишек и баб бойко торговали жареной стерлядкой, хлебом, вареными курами, топленым молоком и мятой, потускневшей малиной. Торгуясь, покупая, обмениваясь шутками и бранью с продавцами, пассажирыподнимались по отлогому берегу.
Времени было достаточно, чтобы погулять по земле, осмотреть берег и заволжские дали. Поднявшись на гору, мы очутились на площади, где стояла видневшаяся с парохода церковь. Пароход очутился внизу, так что стало хорошо видно всю его похожую на челнок серую крышу, заставленную по краям бочатами и корзинами. Было слышно, как сейчас там с песней катали матросы по настилам и трапам тяжелые бочки. С берега носили связанные в пучки деревянные грабли, укладывали стопки листового железа, издававшего лязг при бросании с ярма на подобные же стопки, уложенные на берегу. На площади была цитадель городской культуры - церковь, полуразвалившаяся мужская гимназия и три трактира. К церкви лучами сходились улицы, уходящие вглубь берега, обсаженные покрытыми дорожной пылью тополями. Площадь окаймляли кварталы лабазов и лавок с зелеными и темно-красными коваными растворами, перед растворами коновязь, бочки с водой, огромные весы, большие и малые ящики. Пестрели разноцветные вывески, блестел, отражая заходящее солнце начищенный колокол пожарного депо. Ветер доносил обрывки пьяной мелодии рыжего парня с лодки... Навозные кучи, просыпанный овес и сено говорили о том, что недавно на площади был большой базар.
Вдруг с правой набережной улицы показалась группа людей, бегущих за бедно одетым парнем лет двадцати пяти - двадцати восьми.
- "Держи ! Держи !! Вора держите, братцы !!! - кричала толпа на разные голоса. Кто-то из пассажиров побежал на преследуемого, сбил его с ног, ухватил за шею. Толпа окружила плотным кольцом пойманного. В воздухе замелькали руки и палки. Толпа шевелилась. Набегал новый народ. Кто-то кричал: -"Вор он..."
Были собраны палки. Двое здоровых парней и сбивший бегущего пассажир держали в руках две дубины, между которыми было зажато тело пойманного. Ему крепко сдавили грудь. Высокий худой старик в картузе держал его руки, скрученные за спиной снятым с него же солдатским ремнем.Я бросился узнать, в чем дело, что украл человек, которого так догоняли и теперь бьют обитатели этого живописного берега... с вопросом к одному - он не знал, а между тем протискивался вперед, и что-то кричал, угрожая... Обратился к другому - тот что-то буркнул и, растолкав баб, очутился у пойманного.
Я бросился за ним с криком: "Стойте !", но мой голос потонул в общем хаосе криков... Пойманный кричал от боли в груди. Парни крепко держали дубинки. Что кричал пойманный - понять было трудно. Кто-то из береговых толкнул меня, сказав: "Парень! ты не замай ... Ты иди в сторонку... Народ суд вершит"... Я рванулся, но тут какая-то баба оттолкнула меня в сторону и прокричала: "Не ндравится... То-то вот ... шляются тут всякие"...
Били вора... Били человека. Били люди... И человек не мог помочь человеку. Вора били... Он валился под ударами, звал на помощь, кричал что-то о боге.Державшие его палками выпрямляли его тело, а старик оттягивал руки назад... Слышались нечленораздельные крики в ответ на удары по лицу, по груди, по ногам. Били палками, кулаками... Старуха издали совала суковатую палку, ударяя по торчащим из разношенных бутс пальцам. Девка, оттолкнувшая меня, уже была подле связанного, она била его по лицу туфлей, топчась по грязи в одной туфле... Другая туфля щелкала своим каблуком по красивым зубам парня, по щекам, по глазам... "Ишь, завидущий!"- вопила она, царапая и разбивая его лицо и зубы... "Тьфу, сатана" - проговорила она, плюнув в окровавленное лицо парня. Парень завыл ... затрясся ... повалился ... Державшие дубинками не выдержали, и он плашмя рухнул в утоптанную, окровавленную грязь ... Мужики взмокли, и теперь стояли, обтирая рукавами пот с лица и шеи. Старуха сунула в окровавленное лицо конец своей палки .Все стояли отвернувшись ... старуха обтерла конец палки подолом и, выбираясь из толпы, стала креститься на отражавшие закат купола: "Прости, Господи "Ишь, ирод! Из-за тебя чулок смарала" - завизжала девка, и подскочив к лежащему, начала хлестать по окровавленной груди грязным концом чулка. "Ну, буде... буде... Расходилась" - раздались голоса.- "Будет тебе, окаянная"... "Лежачего не бьют" - сказал старик, развязывая скрученный солдатский ремень на заломленных за спину руках избитого... Вне толпы послышался крик: "Милые! Родимые !" Слева по направлению к толпе бежала женщина: "Родименькие, одеяло успел только, остальное все цело!" Она переводила дыхание. Толпа расступилась. Перед женщиной, скорчившись на земле, схватившись рукой за живот, валялся избитый, окровавленный человек. Глаза его были устремлены на подбегавшую женщину. Он сделал усилие, втянул голову в плечи, протянул к ней руки и зашевелил запачканным ртом, забитым зубами и кровью...
- "Все цело", - договорила женщина ...
Под горой засвистел пароход... длинный и два коротких. Это наш пароход давал второй свисток. Первого свистка не было слышно в шуме толпы и криков избиваемого ... Пассажиры стали расходиться... Побрели вниз. Матросы по-прежнему катали бочки ... последние. По трапам спешили на пароход. Я спустился с горы. Прошел на пароход, отпер каюту. Вынул из кармана пакет с измятой малиной... Запер каюту и вышел на палубу.
На горе расходилась толпа... Пароход дал последний свисток и отошел к фарватеру. На палубе было много пассажиров. Должно быть, новые. Все любовались видом. Из под биноклей слышалось: -"Как красиво, как поэтично, гравюра..." Красивый берег отодвигался все дальше и дальше...
- "Все цело..." - послышалось сзади меня. Я невольно повернулся. Передо мной предстала тучная пара в белом, рассматривающая на палубном столике плетушку с непомятыми пирожными.- "Да, здесь все цело"... и пара поплыла в салон. Я ушел на корму. Красивый берег, ожившая гравюра дореформенной Руси осталась позади, и скоро совсем скрылась за поворотом. Свисток. Навстречу буксир с двумя баржами. Чтение названий баржей... Ассоциации ... Новые мысли... Солнце село.